Святая инквизиция, помилуйте мою рыжую и зеленоглазую душу
Том Шиллинг - ты полюбился мне еще в роли Альбрехта Штайна, в том самом прекрасном фильме, который входит в пятерку моих вечных фаворитов. "NaPolA"/"Академия Смерти". Ты, мой бравый юноша с чистым сердцем и ясным взглядом, тот, чьи руки обагрила чужая (и своя собственная в конечном итоге) кровь. Ты первым среди своего окружения понял, чем грозит война, чем она закончится, и что не существует в природе такого оправдания, как "убивать ради высшей цели и блага всего народа". Потому что единственное подлинное благо далеко не в убийствах. И, разумеется, после всего этого мне жуть как захотелось посмотреть мини-сериал, о котором довелось узнать по чистой случайности, а именно "Unsere Mütter, unsere Väter"/"Наши матери, наши отцы", все-таки там охватываемый период намного шире, события намного глубже, как и показанная многогранность великой истории, ну и в добавок целых пять сюжетных линей, поровну с числом главных героев. И вот сегодняшним утром, под чашку крепкого черного чая и несколько ломтиков сыра, я досмотрел последнюю третью часть.
Научите меня дышать правильно, прошу вас. Иначе моя эмпатия доконает меня до того состояния, что я либо захлебнусь слезами, либо попросту задохнусь вовремя просмотра какого-нибудь очередного неимоверно захватившего, зацепившего за живое фильма.
Потому что близко. Потому что понятно, почему в России фильм неофициально, но запрещен... то есть вызывает жуткое негодование всяких верховных культурных дядечек и тётенек. Потому что война всегда вытаскивает из людей самое мерзкое, самое черное в душах, какой бы она там не была и во имя чего не шла бы.
Для начала чуть-чуть описания, взятого из общественной, как последняя куртизанка в порту, интернет-энциклопедии, дабы мне с места не пуститься в описание деталей и раскрытие всех сюжетных поворотов и интриг:
>"На Рождество в Берлине".
>"Война вытягивает все самое плохое наружу из человека".
>"Нас было пятеро. Пятеро друзей. Мы были молоды и верили, что нам принадлежит будущее. Перед нами лежал весь мир. Мы не верили в смерть, но скоро мы узнаем, что это такое..."
Они верили. Они верили, что победят, потому что так было нужно.
Итак, сам Альбрех... герр Шиллинг играет в этот раз Фридхельма Винтера, и вторая из указанных выше цитат принадлежит именно ему. Знаете, я будто бы смотрел историю, что было бы, если бы Штайн родился немногим раньше и не погиб бы так, нашел в себе силы бороться и смириться. Я видел его в каждом жесте, я видел его, его и ни чьи другие, манеры, слышал его голос. Это сыграло свою роль, наложило определенный слепок на впечатления от просмотра картины, и отнюдь не пагубные. Да, что-то воспринялось с другой стороны, но от того только глубже, острее, этаким тонким ежевичным шипом впиваясь в самое-самое нутро сердца, распахнувшегося по неволе навстречу судьбам персонажей. Для меня история братьев по началу стала ключевой, и как же я мысленно кричал в определенные моменты, как же я звал их, призывал взяться за ум. Война была проиграна изначально, потому что жестокостью никак не вылечить "язв" человечества, за многовековую жизнь планеты давно пора было бы запомнить.
Но не помнят. Не учат всего-то навсего...
Это как Альбрехт Штайн. Но сломанный, перекроенный Третьим Рейхом, лишь под конец вернув себя в... себя? Да. Сумев найти в себе еще что-то, не сожранное войной.
И история двух девушек, в конце-концов оторвавшее большую часть моего внимания. Греты и Шарлотты. Чарли. Медсестры, которая любила старшего из братьев, мужественного, сильного, с красивой улыбкой и доблестью на широких плечах Вильгельма. Медсестра, которая от раненного Фридхельма узнает о трагической новости, которая отдается престарелому врачу, чтобы заглушить свое отчаяние. Которая видит Вильгельма спустя время. Живым. Настоящим. Ошибочно похороненным ей. И ее крик все еще звенит в ушах "Ты должен был умереть!" Должен был, Вильгельм, ведь так ты смог бы спасти ее от боли, смог бы дать ей покой. Хотя бы какой-то...
Грета. Изящная, сотканная из вкусного парфюма и легких платьев на тонких бретельках, из изящных жестов и голоса, звенящего, хрустального голоса. Кто просил тебя помогать любимому Виктору? Помогать еврею, ложась в постель с штурмбаннфюрером? Кто просил искать встречи с последним после? Ах да, его ребенок, она ведь носила его прямо под своим горячим, высокомерно-прекрасным сердцем, но... вот вы с ним остались, наконец, в кабинете, и состоялся разговор, которого известная на всю Германию певица Грета ждала. И сильный удар в живот.
>"Ты посадишь и своего ребенка".
Нет, Грета. Этот мужчина бы такого не допустил, он оказался умнее. И из женской тюрьмы оказалось выбраться намного сложнее, чем с фронта, можешь спросить у нервно вливающего в себя выпивку Вильгельма или у потирающего шрам от промазавшей пули на шее Виктора. Можешь спросить, обнимая там, рядом с собой, все того же Фридхельма с все тем же стеклянным голубым взглядом.
Это фильм о Второй Мировой Войне. Это фильм о целой эпохе, в которой вы можете прожить целых пять жизней. Это позор Германии, это мольба о прощении за то, что делали их матери и отцы. Но в первую очередь это - исповедь.
P.S. И мне обидно читать следующие строки в интернете:
"В Польше образ «кровожадных» польских партизан, показанный в фильме, вызвал негодование многих общественных организаций, обратившихся к Радославу Сикорскому с просьбой о пресечении распространения фильма. Не меньшему осуждению подвергся фильм и со стороны российских блогеров за пропаганду идеи о массовых изнасилованиях немецких женщин советскими солдатами".
Нет, поляки не убивали немцев, вы что, это только зверства нацистов мы имеем право показывать в сериалах, фильмах, книгах... право слово. Ведь только они и виноваты.
И сотни немецких женщин в Берлине кончали с собой, рожали полурусских выблядков тоже только в чьем-то больном сознании. Ведь наши солдаты - великие освободители, и могли пройти столько, месяцы держась без какой-либо половой связи, и не накинуться на пленную женщину растоптанного врага. Не могли они так, что вы. Это ведь нелогично, аморально, низко.
Знаете. На самом деле война, оказывается, в принципе самое высоко духовное местечко в мире.
Ну... по их логике.
После такого невольно хочется вырезать острым скальпелем у себя на руках, деревьях, стенах, заорать "Победителей не судят. Потому что это блядская система нашего мира". Мы выиграли, мы - идеал. И не нам нужно исповедоваться.
Научите меня дышать правильно, прошу вас. Иначе моя эмпатия доконает меня до того состояния, что я либо захлебнусь слезами, либо попросту задохнусь вовремя просмотра какого-нибудь очередного неимоверно захватившего, зацепившего за живое фильма.
Потому что близко. Потому что понятно, почему в России фильм неофициально, но запрещен... то есть вызывает жуткое негодование всяких верховных культурных дядечек и тётенек. Потому что война всегда вытаскивает из людей самое мерзкое, самое черное в душах, какой бы она там не была и во имя чего не шла бы.
Для начала чуть-чуть описания, взятого из общественной, как последняя куртизанка в порту, интернет-энциклопедии, дабы мне с места не пуститься в описание деталей и раскрытие всех сюжетных поворотов и интриг:
Пятеро друзей в июне 1941 года встречаются в берлинском кафе: братья Вильгельм и Фридхельм Винтеры, Грета Мюллер, Виктор Гольдштейн и Шарлотта (Чарли). Трое из них отправляются на Восточный фронт. Они обещают друг другу встретиться на Рождество в этом же кафе, поскольку война обещает быть скоротечной.
>"На Рождество в Берлине".
>"Война вытягивает все самое плохое наружу из человека".
>"Нас было пятеро. Пятеро друзей. Мы были молоды и верили, что нам принадлежит будущее. Перед нами лежал весь мир. Мы не верили в смерть, но скоро мы узнаем, что это такое..."
Они верили. Они верили, что победят, потому что так было нужно.
Итак, сам Альбрех... герр Шиллинг играет в этот раз Фридхельма Винтера, и вторая из указанных выше цитат принадлежит именно ему. Знаете, я будто бы смотрел историю, что было бы, если бы Штайн родился немногим раньше и не погиб бы так, нашел в себе силы бороться и смириться. Я видел его в каждом жесте, я видел его, его и ни чьи другие, манеры, слышал его голос. Это сыграло свою роль, наложило определенный слепок на впечатления от просмотра картины, и отнюдь не пагубные. Да, что-то воспринялось с другой стороны, но от того только глубже, острее, этаким тонким ежевичным шипом впиваясь в самое-самое нутро сердца, распахнувшегося по неволе навстречу судьбам персонажей. Для меня история братьев по началу стала ключевой, и как же я мысленно кричал в определенные моменты, как же я звал их, призывал взяться за ум. Война была проиграна изначально, потому что жестокостью никак не вылечить "язв" человечества, за многовековую жизнь планеты давно пора было бы запомнить.
Но не помнят. Не учат всего-то навсего...
Это как Альбрехт Штайн. Но сломанный, перекроенный Третьим Рейхом, лишь под конец вернув себя в... себя? Да. Сумев найти в себе еще что-то, не сожранное войной.
И история двух девушек, в конце-концов оторвавшее большую часть моего внимания. Греты и Шарлотты. Чарли. Медсестры, которая любила старшего из братьев, мужественного, сильного, с красивой улыбкой и доблестью на широких плечах Вильгельма. Медсестра, которая от раненного Фридхельма узнает о трагической новости, которая отдается престарелому врачу, чтобы заглушить свое отчаяние. Которая видит Вильгельма спустя время. Живым. Настоящим. Ошибочно похороненным ей. И ее крик все еще звенит в ушах "Ты должен был умереть!" Должен был, Вильгельм, ведь так ты смог бы спасти ее от боли, смог бы дать ей покой. Хотя бы какой-то...
Грета. Изящная, сотканная из вкусного парфюма и легких платьев на тонких бретельках, из изящных жестов и голоса, звенящего, хрустального голоса. Кто просил тебя помогать любимому Виктору? Помогать еврею, ложась в постель с штурмбаннфюрером? Кто просил искать встречи с последним после? Ах да, его ребенок, она ведь носила его прямо под своим горячим, высокомерно-прекрасным сердцем, но... вот вы с ним остались, наконец, в кабинете, и состоялся разговор, которого известная на всю Германию певица Грета ждала. И сильный удар в живот.
>"Ты посадишь и своего ребенка".
Нет, Грета. Этот мужчина бы такого не допустил, он оказался умнее. И из женской тюрьмы оказалось выбраться намного сложнее, чем с фронта, можешь спросить у нервно вливающего в себя выпивку Вильгельма или у потирающего шрам от промазавшей пули на шее Виктора. Можешь спросить, обнимая там, рядом с собой, все того же Фридхельма с все тем же стеклянным голубым взглядом.
Это фильм о Второй Мировой Войне. Это фильм о целой эпохе, в которой вы можете прожить целых пять жизней. Это позор Германии, это мольба о прощении за то, что делали их матери и отцы. Но в первую очередь это - исповедь.
P.S. И мне обидно читать следующие строки в интернете:
"В Польше образ «кровожадных» польских партизан, показанный в фильме, вызвал негодование многих общественных организаций, обратившихся к Радославу Сикорскому с просьбой о пресечении распространения фильма. Не меньшему осуждению подвергся фильм и со стороны российских блогеров за пропаганду идеи о массовых изнасилованиях немецких женщин советскими солдатами".
Нет, поляки не убивали немцев, вы что, это только зверства нацистов мы имеем право показывать в сериалах, фильмах, книгах... право слово. Ведь только они и виноваты.
И сотни немецких женщин в Берлине кончали с собой, рожали полурусских выблядков тоже только в чьем-то больном сознании. Ведь наши солдаты - великие освободители, и могли пройти столько, месяцы держась без какой-либо половой связи, и не накинуться на пленную женщину растоптанного врага. Не могли они так, что вы. Это ведь нелогично, аморально, низко.
Знаете. На самом деле война, оказывается, в принципе самое высоко духовное местечко в мире.
Ну... по их логике.
После такого невольно хочется вырезать острым скальпелем у себя на руках, деревьях, стенах, заорать "Победителей не судят. Потому что это блядская система нашего мира". Мы выиграли, мы - идеал. И не нам нужно исповедоваться.